— Беда с мальчишкой! Не управиться ему одному с волами. Ступай, отец, помоги Ярты-гулоку.

Так сказала старуха и повернула к дому, а старик пошёл вслед за сыном.

* * *

— Ио, ио! Приналягьте! — кричал на всё поле Ярты-гулок, сидя между воловьими рогами. Умные животные послушно шли вперёд, и ровная борозда ложилась вслед за сохой.

Когда старик пришёл в поле и увидел, как ловко управляется с волами его сынок, он очень обрадовался.

«Теперь у меня есть помощник, а я могу отдохнуть!»

Так подумал старик и лёг спать в тени тутового дерева, которое росло на краю поля.

* * *

В это время на горячем коне проезжал мимо богатый и толстый бай. Он увидел, что волы одни, без пахаря, пашут землю, и остановил коня.

 — Вот это чудо! — закричал бай. — Да с такими волами я могу рассчитать половину моих работников и сберегу кучу денег!

Он стал звать:

— Эй, кто здесь хозяин?

Старик проснулся и, увидев, что его зовёт жадный бай, испугался. Он низко склонил свою седую голову перед богачом и ответил:

— Хозяин-то я, но я не знаю, что нужно от меня почтенному соседу.

Конечно, и бай узнал старика и сразу смекнул, как повернуть дело. Он хлестнул коня, подскакал поближе и закричал:

— Так это твои волы? Тем лучше! Я беру их себе в счёт долга.

Старик не понял:

— Какого долга?

Бай рассмеялся:

— Плохая же у тебя, старик, память. Вчера ты взял у меня два мешка ячменя для посева, за них-то я и возьму волов.

— Сжалься! — взмолился старик. — Не обещал ли ты ждать до осени, а сегодня еще весна.

— То было вчера, а сегодня я передумал, — ответил бай, — ты взял два мешка, а я беру двух волов. Или не ровен счёт?

— Без волов мы все пропадём — и я и моя старуха! Пожалей меня! — застонал старик.

Но Ярты-гулок уже подкрался к отцу и шепнул ему на ухо:

— Ата-джан, отдавай волов. Ничего не бойся. Говорю тебе, — не пройдёт и дня, как богач их сам пригонит обратно.

И старик ответил баю:

— Жаль мне моих волов: таким волам цены нет. Ты видишь, что они сами пашут землю. Но долг — это долг. Возьми волов и никогда не упрекай меня в неблагодарности.

Старик поклонился баю, а бай, довольный своей хитростью, погнал к своему дому чудесных волов, которые сами пашут землю. Ярты-гулок опять сидел на своём месте между воловьими рогами; уж он-то знал своим волам настоящую цену!

* * *

Скоро они въехали на широкий байский двор, обнесённый высокой стеной-дувалом.

Еще от ворот толстяк закричал своей жене:

— Эй, Гюльджан! Напои волов и брось им побольше клевера! Запомни: эти волы не простые, и ты сама будешь за них отвечать!

После этого он уселся на ковре посреди двора и рассчитал подряд всех своих батраков, которые работали в поле, потому что теперь они были ему не нужны.

Всё это видел Ярты-гулок. Он видел, как горевали батраки, потому что бай отнимал у них последний кусок хлеба. Он смотрел на богача и думал:

«Погоди, злой человек, — ты дорого заплатишь за людские слёзы!»

Потом он сполз с головы вола, потихоньку выбрался за ворота и побежал к дому своих родителей.

* * *

На другой день толстый бай выехал в поле, чтобы посмотреть, как учёные волы сами будут пахать его байскую землю. Но упрямцы как стали на краю поля, так и не сдвинулись с места. Сколько ни кричал на них богач, сколько ни уговаривал, — они только махали хвостами, но не хотели идти вперёд.

Бай разъярился. Он выхватил камачу-нагайку и так сильно ударил волов, что они рванулись с места и поскакали. Вкривь и вкось они потащили за собой соху, без толку ковыряя землю и засоряя арыки. Богач бежал вслед за ними и кричал:

— Вах, горе мне! Они испортят всё моё поле! Хитрый старик обманул меня!

Он вскочил на коня и во весь опор погнал его к старикову дому.

— Негодный! — закричал бай. — Я дал тебе два мешка отменного ячменя, а твои волы не стоят и полмешка кукурузы!

И он рассказал, что случилось с волами в поле.

Старик выслушал богача и развёл руками:

— Эй, мой бай! С такими волами надо уметь обращаться, или ты не увидишь от них ни капли пользы!

Старик повёл бая обратно на хлопковое поле. Вместе с ним отправился и Ярты-гулок: он забрался в рукав ватного халата старика, а когда они пришли в поле, вылез из рукава и в два прыжка очутился на своём любимом месте — между высокими воловьими рогами. Волы тотчас же тронулись, и за сохой потянулась ровная глубокая борозда.

— Разве плохо пашут мои волы? — спросил старик бая. — Сердце радуется, когда глаза смотрят на их работу!

До захода солнца пахал Ярты байскую землю, а когда наступил вечер, он погнал волов к богачу в усадьбу.

* * *

Пришла ночь. Все в байском доме уснули. Ребёнок уснул в резной деревянной люльке, дочери хозяина — на мягкой подстилке, Гюль — любимая жена бая — под атласным одеялом, а хозяин дома храпел на белой кошме, подложив под голову длинную подушку-мутаку. Не спали только Ярты-гулок да месяц в небе.

Когда месяц поднялся высоко и золотая звезда стала между его рогами, Ярты-гулок сказал сам себе:

— Пришло время, Ярты, рассчитаться с баем!

Он поднял волов и во весь опор погнал их прямо в двери байского дома. Волы с разбегу ударились в дверь рогами, раздался треск, и красавица Гюль проснулась.

 Она закричала:

— Вставай, Мамед, или я умру от страха!

Она кричала мужу прямо в ухо, но хозяин спал крепко и не проснулся. А стук становился всё громче и громче. Глинобитные стены дрожали от могучих ударов. Гюль очень испугалась; она схватила светильник, в котором было налито хлопковое масло, зажгла его и подбежала к двери.

— Кто там стучится? — спросила красавица, трясясь от испуга. Но ей никто не ответил. Дверь треснула, распахнулась, и огромная рогатая голова просунулась в кибитку. Раздался могучий хриплый рёв, и Гюль уронила светильник.

Тут уже все вскочили со своих подстилок! Но в темноте никто не мог понять, что случилось. Гюль кричала, что сам шайтан-дьявол ворвался в дом, дочери бая кричали, что это землетрясение, а ребёнок плакал от страха. Толстый бай схватил в руки ящик с золотом, чтобы скорей убежать из этого проклятого дома, но его всюду встречали разъярённые страшные морды и оглушал протяжный могучий рёв.

Не растерялся только один батрак; он поймал волов и крепко привязал их возле дувала. Только теперь хозяин понял, что не шайтан и не землетрясение, а заколдованные волы разбудили весь дом среди ночи. Он лёг на свою кошму, но долго еще ворочался с боку на бок, прежде чем заснул. Заснула Гюль под атласным одеялом, заснули дочери на мягкой подстилке, и ребёнок уснул в резной деревянной люльке.

Но толстый Мамед и его семья не долго наслаждались покоем.

Вдруг во дворе заблеяли овцы, закричали верблюды и ишаки затрубили во всё горло. Хозяину показалось, что само небо упало на землю.

Он вскочил и закричал:

— Вот теперь это землетрясение! Вы слышите, как ходит земля у нас под ногами!

Все выбежали во двор и увидали, что стена, за которой стоял байский скот, обрушилась, а бараны, ишаки и верблюды с криком, воем и громким рёвом разбегаются из байской усадьбы. Арба, на которой только что привезли глиняные кувшины, лежит посреди двора вверх колёсами, и звонкие черепки устилают землю. А по двору, разрушая всё на своём пути, с взмыленными мордами носятся заколдованные волы.

Богач завопил во весь голос:

— О проклятые волы! Волы, подобные чёрному ветру! Чудовища, подобные чуме и буре! Пусть будет проклят тот час, когда я ввёл вас в свой мирный дом!

Женщины плакали и кричали:

— В этих волов вселился шайтан! Уведи, прогони, отец, этих зверей, или мы все погибнем!

Тогда богач решил:

«И тут я не прогадаю: отдам старику волов, а чтобы не быть в накладе, потребую с него за ячмень деньгами». Он взял палку и погнал волов из усадьбы. А теперь слушай про старика со старухой.

* * *

Старик и старуха всю ночь сидели на пороге своей кибитки. Всю ночь они не могли заснуть и всю ночь вспоминали своего маленького сыночка.

Старик пел:

Где ты, наш сынок,

Проворный сынок,

Подобный орлу и барсу?

Старуха пела:

Ушёл наш сынок,

Прекрасный сынок,

Подобный цветку и солнцу!

А потом они пели вместе:

Вернись, наш сынок,

Равного которому нет никого на свете!

Вдруг они услыхали, что кто-то громко стучит в калитку.

Старик спросил:

— Эй, кто стучится к нам в такое позднее время?

Мамед закричал из-за дувала, потому что это был он:

— Это я, милый сосед. Жалко мне тебя стало. Я пригнал к тебе твоих чудесных волов. Возьми их обратно, а за ячмень заплати деньгами!

Старик не знал, что и сказать богачу, и пошёл открывать калитку. Но тут он услышал, что кто-то шепчет ему на ухо, и сразу узнал голос Ярты-гулока:

— Ата-джан, ни за что не бери волов!

Тогда старик поклонился ночному гостю и сказал:

— Эй, мой бай! Откуда деньги у бедняка? Уговор — это уговор: я взял ячмень, а ты получил волов. Владей ими на здоровье.

— Ай, вах! — закричал богач. — Ты разорил меня! Но я человек терпеливый, я подожду, и ты вернёшь мне долг с нового урожая.

Но старик понял хитрость бая и покачал головой:

— Ну нет! Лучше прыгнуть в котёл с кипятком, чем попасть к тебе в кабалу. Волы у тебя, и мы в расчёте!

Так ответил старик богачу и даже засмеялся в усы, а богач начал стонать: не мог же он вернуться домой с заколдованными волами! Наконец он сказал старику:

— Я — человек добрый. Я дарю тебе этих волов, но запомни мою щедрость и рассказывай о ней во всех домах и на всех дорогах.

Старик очень удивился и хотел уже согласиться, но Ярты опять зашептал ему в ухо:

— Ни за что не бери волов, ата-джан!

Тогда старик еще ниже поклонился баю и ответил:

— Как же я возьму обратно скотину, за которую не могу уплатить денег? Все соседи будут считать меня вором! Если же я скажу им, что сам бай подарил мне волов, они ни за что не поверят! Нет, как сделано, — пускай так и будет. Веди волов обратно в свою усадьбу и не тревожь меня по ночам.

Так сказал старик и ушёл в кибитку. Он спустил ковёр, заменяющий двери, а старуха принялась варить похлёбку для своего дорогого сыночка. Но Ярты уже не было в доме.

Теперь слушай, что было с толстым баем.

* * *

Волк жаден, но бай ещё жаднее. Он не хотел бросить волов на дороге, он не хотел угнать их в пески пустыни, а хотел выручить за волов большие деньги.

Он сказал:

— Я спрячу скотину в тутовой роще за аулом, а утром продам волов на базаре.

Так решил бай и погнал волов по дороге. Конечно, он не видел Ярты-гулока, который опять сидел на своём любимом месте, между высокими воловьими рогами. Если бы бай знал, что на волах сидит мальчишка, он бы понял, почему волы бегут направо, когда он велит им бежать налево. Он бы знал, почему волы бегут назад и грозят ему страшными рогами, когда он гонит их вперёд своей длинной хворостиной.

Так они колесили по аулу до рассвета и до рассвета не могли добраться до тутовой рощи. Бай измучился, сел на краю дороги и заплакал от злости.

Он сел как раз рядом с виноградником муллы. А мулла был сварлив и умел кричать громче, чем сотня старых женщин. Случилось же так, что волы подобрались к кустам винограда и принялись объедать молодые листья вместе с цветами. Тогда мулла выбежал из дома и стал кричать на бая. Мулла поднял свои руки к небу и завыл, как шакал:

— О нечестивец! Ты связался с самим шайтаном! Эти звери погубят тебя и твоих внуков, твоих детей и твоих правнуков, как погубили мой виноградник! Убей их или плати деньги за виноград. Если ты этого не сделаешь, сам бог-аллах отвернётся от тебя на том свете!

Крик муллы разбудил весь аул. Прибежали люди и стали спорить: одни кричали, что мулла прав, другие кричали, что бай не виноват, и никак не могли сговориться между собой.

А про волов все забыли.

Голодные волы подошли к баю и стали жевать полу его нарядного шёлкового халата. Они думали, что это не зелёный халат, а черкиз-трава, которая бывает весной зелёной и сочной. Пока люди спорили, заколдованные волы съели половину халата, и только тут все заметили, что случилось с почтенным баем.

Люди перестали спорить и принялись хохотать. Нищие батраки — и те смеялись над гордым баем. Никогда еще знатный бай не видал такого позора! Он завизжал от злости, схватил палку и погнал волов в пески пустыни.

Но разве уйдёшь от беды, если она у тебя за плечами. Так было и с богачом.

* * *

Когда толстый бай пригнал волов к песчаному морю, он достал свою камачу-нагайку с резной серебряной рукояткой и изо всей силы хлестнул волов, чтобы они ушли от него подальше. Он даже заплакал от досады, потому что ему было очень жаль волов, за которых на базаре можно было взять хорошую цену. Растирая рукавом слёзы, он поплёлся к своей усадьбе.

Пройдя сто шагов, бай оглянулся, чтобы посмотреть, как далеко ушли волы, и увидел, что заколдованные животные неторопливо идут следом за ним. Бай закричал, замахал руками и побежал по дороге. Но волы тоже побежали. Он сворачивал направо, но и волы бежали направо. Он сворачивал налево, и волы сворачивали налево! Солнце уже стояло над головой, а они всё еще бегали по пустыне.

Наконец бай пустился на хитрость: как заяц, он присел за барханом и прикрылся кустом черкиза. Но волы тотчас же оказались рядом и преспокойно принялись уплетать зелёные листья.

Толстый бай побежал на четвереньках, как черепаха, пополз, как ящерица, по пустыне и спрятался на дне сухого арыка. Когда он выглянул, он увидел, что упрямые животные стоят перед ним.

Три дня продолжалась погоня. Три дня и три ночи скитался бай по пустыне. Что только он ни выдумывал, чего только ни делал, чтобы избавиться от проклятых животных: он зарывался в песок с головой, карабкался на стены старинных башен, которые стоят над песками, как грозные часовые, он прыгал в глубокие каменные колодцы, но нигде не мог спрятаться от чудесных волов.

Толстый бай стал худым, как щепка, как подушка, из которой вытрясли все перья, как бурдюк, из которого вылили всё вино до капли. Его одежда превратилась в лохмотья. Он сел на песок и завыл, как гиена:

— Ай, вах! Нет на земле несчастья, равного моему несчастью! Пойду к старику, поклонюсь ему в ноги, посулю ему самого жирного барана, лишь бы он избавил меня от этих упрямых чудовищ!

И бай побежал к старикову дому.

* * *

Как всегда, старик и старуха проснулись очень рано. Они разостлали посреди двора кошму-подстилку и сели пить зелёный чай с горячим чуреком.

Вдруг старуха вскочила и выронила из рук пиалу с горячим чаем. Она закричала:

— Вах! Посмотри, отец, — к нам во двор лезет разбойник!

Старик глянул и увидал за дувалом страшного человека.

— Кто бы ты ни был, чудовище, — замахал на него руками старик, — не тревожь бедных людей, ступай своей дорогой!

— Я не чудовище, я — Мамед-ага — твой несчастный сосед, — раздался в ответ из-за дувала слабый голос. Калитка открылась, но старик даже не узнал Мамеда: лицо его было исцарапано, а нарядный халат висел клочьями.

— Смилуйся, добрый человек! — завопил богач на весь двор. — Возьми назад своих скотов, возьми сейчас же, и ты получишь в награду самого жирного барашка из моего стада.

Так сказал бай и указал на волов, которые смирно стояли за дувалом. Старик хотел было согласиться, но Ярты-гулок вскарабкался отцу на плечо и шепнул:

— Три барана, ата!

И старик повторил:

— Три барана, почтенный бай!

Богач взмолился:

— Ай, вах! Почему ты сразу не спросил всю мою усадьбу? Или хочешь разорить мой дом?!

Но старик строго глянул на богача:

— Тому, кто разорил десятки домов, три барана — не слишком большой убыток.

Делать нечего — пришлось баю согласиться.

На всю округу наварила старуха плову из байских баранов, а старик пригласил в гости всех бедняков аула и батраков жадного бая.

До поздней ночи шумел той-пир во дворе Ярты-гулока.

На пиру все наелись досыта и досыта посмеялись над жадным баем.

А теперь слушай про Ярты-гулока.

* * *

Рано утром, когда и солнце еще не вставало, Ярты проснулся. Он умылся прохладной водой из арыка, побежал к волам, вскочил на своё любимое место — между рогами — и погнал волов в поле — пахать под хлопок отцовскую землю.

Пускай Ярты пашет. Пускай громко звенит дутара!

СКАЗКА О МУЛЛЕ, СУДЬЕ И ЯРТЫ-ГУЛОКЕ

Когда в поле зеленеет хлопок, — это радость, а когда он станет белым, — это богатство. Но чтобы хлопок стал белым, как горный снег, его нужно поливать. Вот и пошли старик со старухой поливать своё хлопковое поле, а Ярты-гулок остался хозяйничать дома.

Еще до света он убрал кибитку и вымел двор, а потом принялся чистить большой казан-котёл, в котором старуха каждый день варила плов или кашу из тыквы. Он так старательно скрёб казан шершавым камнем и так прилежно тёр его тряпкой, что медный казан заблестел, как солнце, а тряпка стала чернее ночи от сажи и сала.

     Вдруг Ярты услышал на улице крик. Он сразу узнал голос муллы, потому что один только мулла во всём ауле умел так громко кричать. Как был — с тряпкой в руке — Ярты-гулок вскарабкался на дувал и увидел, что старый белобородый мулла-аксакал тащит за ворот бедного человека.

— Полюбуйтесь, правоверные, на злодея! Он украл у меня воду!

Так кричал мулла на всю улицу и тащил бедняка прямо к дому судьи-кази.

За муллою бежал народ. Ярты тоже выскочил за калитку: где народ — там и Ярты! Не мог же он усидеть дома, если в ауле происходит такое важное событие!

Чтобы не опоздать, Ярты-гулок уцепился за полу пробегавшего мимо мальчишки, вскарабкался к нему на спину и поспел как раз во-время.

Весь аул стоял уже во дворе у кази. Судья сидел на богатом ковре и, нахмурив брови, допрашивал человека, одетого в грязные лохмотья.

— Клянусь жизнью, я не крал воды! — оправдывался бедняк. — Вода сама полилась мне в рот прямо с неба!

Судья его не слушал, а мулла вопил на весь двор, подняв руки к небу:

— Вах, аллах! Вы слышите, как лжёт этот мошенник, сын обманщика, внук плута и правнук нечестивца! Не спросясь, он проглотил мою воду, а когда я потребовал от него плату, этот бездельник, этот бродяга и оборванец показал мне дыры на своём грязном халате!

Мулла кричал очень громко и не давал ни слова сказать бедняку.

Ярты-гулок сидел на тюбетейке самого рослого из крестьян. Ему было всё хорошо видно и всё хорошо слышно. Но даже и он с трудом разобрался, в чём было дело.

А дело было так: бедняк шёл издалека. Он дошёл до аула и, утомившись от зноя, прилёг отдохнуть прямо на дороге под высоким дувалом. Не мог же он знать, что за этим дувалом живёт сам почтенный мулла. А мулла в это время пил у себя на дворе чай и остатки зелёного чая выплеснул через дувал на дорогу. Было так жарко, что бедняк спал раскрывши рот, — и чай муллы попал ему прямо в глотку.

Услышав, как было дело, народ начал шуметь, оправдывая бедняка. Но старый мулла не сдался. Он подбежал к своему другу судье и закричал ещё громче:

— О, справедливейший из справедливых! Ты слышишь — это были даже не просто вода, а драгоценный, душистый, самый лучший зелёный чай. Если за кражу воды отрубают руку, то не следует ли за кражу чая отрубить голову нечестивцу? Но я добр и великодушен, я не требую его смерти: прикажи злодею заплатить мне деньги или заставь его отработать долг при мечети, — и небо благословит тебя!

Старый мулла так утомился от крика, что пот градом катился по его лицу, к тому же солнце стояло уже высоко и беспощадно палило землю. Он вытащил из кармана белоснежный платок, сел рядом с судьёй на ковёр и стал вытирать им своё лицо и шею и, с видом победителя, оглаживать свою длинную белую бороду.

На бедняка было жалко смотреть: он понимал лучше всех, что ему не миновать кабалы, и испуганными глазами смотрел то на судью, то на муллу.

В народе поднялся ропот, потому что крестьяне отлично знали, что судья-кази был не только близким другом, но и родственником седобородого муллы-аксакала.

«Собака знает, о чём щенок лает, — думали они про судью. — Что стоит ему засудить такого же, как и мы, бедняка!»

Все молчали. Молчал и Ярты-гулок. Во все глаза он смотрел, что будет дальше.

Наконец судья раскрыл книгу, в которой записаны все законы, и стал разыскивать такой закон, по которому правый становится виноватым, а виноватый всегда остаётся правым.

Тут уж Ярты не выдержал: с шапки на шапку, с тюбетейки на тюбетейку — он стал пробираться вперёд, чтобы лучше всех услышать, как решит дело всесильный судья. Так он добрался до самого муллы. Сперва он вскочил ему на чалму, потом перебрался за ворот бархатного халата, осторожно соскользнул по подкладке и оказался в широком кармане рядом с белоснежным платком муллы. Он выглянул из кармана и стал следить за судьёй.

Судья поднял голову и торжественно обратился к мулле:

— Согласно нашим законам и нашим обычаям ты, почтенный мулла, должен поклясться при всём народе, что говорил на суде только чистую правду. Клянись, но помни, чему учит нас старинная мудрость: у того, кто клянётся ложно, лицо почернеет!

 Мулла понял хитрость своего друга и обрадовался, что ценою одной только клятвы он получит дарового работника. Он воздел свои руки к небу и ещё торжественнее, чем судья, возгласил:

— Клянусь небом, — я говорил только чистую правду и готов сто раз повторять: если я клялся ложно, пусть лицо моё почернеет!

Так сказал мулла и снова полез в карман за платком, потому что солнце поднялось ещё выше и обильный пот ручьями струился у него по лицу.

Увидев рядом с собой в кармане пухлую руку муллы, проворный Ярты не растерялся и, не долго думая, сунул мулле в руку не белоснежный платок, а грязную старухину тряпку, испачканную сажей.

Конечно, мулла этого не заметил и принялся старательно вытирать своё лицо. В толпе засмеялись, но мулла был так доволен исходом дела, что не обратил на это никакого внимания. Он преспокойно продолжал вытирать свои щёки, глаза и нос грязной старухиной тряпкой. Он тёр их до тех пор, пока они не стали так же черны, как старый казан.

Тут уже смех превратился в хохот. Хохотали мужчины, широко разинув свои бородатые рты, хохотали женщины, стыдливо прикрывая рот рукою, хохотали старики и старухи, утирая слёзы, выступившие на глазах от смеха, а ребятишки визжали и катались по земле от радости. Такой потехи они еще никогда не видали!

Судья хотел объявить приговор, но его уже никто не слушал: все смеялись и показывали пальцем на муллу-аксакала. Судья глянул на своего друга и превратился в столб от удивления: лицо грешника почернело! Судья закричал:

— Аллах великий! Ты чёрен, как сам шайтан!

Он схватился за голову и опрометью бросился бежать из суда.

Смущённый мулла потрогал свои щёки, потом посмотрел на ладони и увидел, что они стали чернее сажи. От ужаса у него помутилось в глазах: он был навсегда опозорен! Кто поверит теперь мулле, который при всём ауле принёс ложную клятву?

Он подхватил полы своего дорогого халата и бегом помчался домой. Он бежал, словно джейран, за которым гонятся собаки, а вслед ему неслись свист и крики:

— Отвечай, мулла, — почему твоё лицо стало чёрным?

— Не бедняк-нищий, а ты сам — первый обманщик во всём ауле!

И вместе со всеми кричал Ярты-гулок. Не мог же он промолчать, если кричит весь аул!

Мулла добежал до первого арыка и, весь дрожа от стыда и гнева, принялся отмывать сажу с лица. Чего он только ни делал: он тёр своё лицо жёсткой травой, он скрёб свои щёки ногтями, но проклятая жирная сажа никак не хотела сходить с его волосатой рожи. Долго, очень долго не мог старый мулла отмыться, но ещё дольше не мог он смыть с себя позора.

А крестьяне разошлись со двора судьи-кази.

Вместе с ними ушёл и бездомный нищий. Ярты-гулок проводил бедняка до ворот аула и на прощание сказал ему:

— Далека твоя дорога, бездомный путник. Но помни, в нашем ауле ты всегда найдёшь и приют и дружбу. Спроси только Ярты-гулока.

Бедняк ответил:

— Спасибо тебе, Ярты. Ты очень хорошо сделал, что выручил меня сегодня.

И мы скажем:

— Хорошо!

СКАЗКА О БОРОДАТОЙ НЕВЕСТЕ

Солнце встаёт рано, но Ярты-гулок вставал ещё раньше. Он выбегал из кибитки и каждое утро слушал, как на соседнем дворе, за дувалом, дочь соседа, красавица Бахты-Гюль, распевает песни.

Это были весёлые песни, потому что Бахты-Гюль была счастлива, как цветок, а само имя Бахты-Гюль по-туркменски значит «цветок счастья».

— Аю! Бахты-Гюль! — окликал девушку Ярты-гулок и, как проворный кузнечик, в три прыжка вскакивал на дувал.

— Здравствуй, Гюль! — кричал Ярты. — А вот и я! Солнце взошло!

И красавица Гюль отвечала:

— Здравствуй!

Она сажала малыша к себе на колени и играла с ним. Она дарила ему маленькие подарки — то ягодку кишмиша, то ядрышко калёного ореха или кусочек тягучей халвы. Вместе с ним она пела ляле — свои девичьи песни:

Как лимон, сады желты,

С веток падают листы.

Стал янтарным виноград,

Стал рубиновым гранат…

Ярты сидел на зелёном листе винограда и покачивался, как в люльке.

Он тоже затягивал свою любимую песенку.

Он пел, как жаворонок, запрокинув голову и раздув шейку:

Я мал, да удал —

Я всех проворней!..

Так каждый день они вместе встречали утро.

Но в это утро, выбежав из кибитки, Ярты-гулок не услышал весёлой песни.

Тогда он стал звать свою подругу:

— Аю! Бахты-Гюль! Где ты?

Он прислушался, но в ответ вместо песни услышал плач.

Мальчик испугался. С ветки на ветку, с листка на листок — он быстро вскарабкался на дувал и заглянул на соседний двор. У него даже сердце остановилось от жалости: посреди двора, на старой кошме, сидела красавица Бахты-Гюль и, закрыв руками лицо, причитала:

— Пропади, моя красота! Охрипни, мой звонкий голос! Пусть я стану безобразной и неуклюжей, как старая черепаха!

— Не плачь, Гюль! Красота твоя веселит сердце и украшает землю. Зачем ты её проклинаешь? — принялся утешать свою подругу Ярты.

Но красавица заплакала ещё громче:

— Беда пришла в наш дом! И всему виной мои песни и моя несчастная красота! Старый купец Мухаммед — такой старый, что не может уже ходить без палки, услыхал мой голос. Он пришёл в наш дом и увидел меня. Он вспомнил, что мой отец должен ему два мешка рису, и требует, чтобы отец отдал ему меня вместо долга. Он хочет, чтобы я пела только для него, чтобы я подавала ему жирный плов и сладкие вина. Он хочет, чтобы я стала его женою. Но я не хочу петь песен в неволе, не хочу быть стариковой рабыней! Пусть лучше охрипнет мой голос, а красота моя исчезнет навсегда!

Так плакала прекрасная дочь соседа, и слёзы, крупные, как жемчужины, катились у неё по лицу и падали на её бедное платье.

— Гюль, не плачь! Гюль, перестань! — умолял свою подружку Ярты. — А то я сам зареву, как наш старый ишак. Ты же знаешь, что я никому не дам тебя в обиду. Скорее на карагаче вырастут груши и яблоки, чем ты станешь женой старика!

Очень горько было девушке в эту минуту, но она не могла удержаться от улыбки. Она подняла Ярты на ладони и сказала ему:

— Глупенький мой! Мухаммед-ага богат, как мешок с деньгами, и дружит с самим муллой и судьёю-кази. Не спасёт нас твоё доброе сердце: всё будет так, как захочет богач.

Ярты-гулок рассердился:

— Неправда! Не золото бери, ум возьми! Не смотри, что я ростом не выше цыплёнка: смышлёный и смелый всех врагов одолеет!

Красавица только вздохнула в ответ: она не хотела обидеть Ярты-гулока; но разве могла она ему поверить?

Вот как печально встретили Бахты-Гюль и Ярты-гулок это утро. А теперь слушай, что было в полдень.

* * *

В полдень послал Мухаммед-ага своих родственниц и служанок за невестой.

Разряженные в золото и шелка женщины с песнями и музыкой подошли к дому отца Бахты-Гюль и громко постучались в ворота. Девушка спряталась в самый тёмный угол кибитки, но они вошли в дом и вскоре нашли её. Они завернули её в цветистый ковёр, усадили на белого верблюда и с песнями повезли через весь аул к дому старого Мухаммед-аги. Они разбрасывали по дороге медные монеты и мелкое печенье-пешмешь. Ребятишки и бедняки бежали следом, они искали деньги в дорожной пыли и говорили друг другу: «Сегодня в нашем ауле богатая свадьба!»

Всем было весело. Невесела была только невеста. Горько плакала Гюль, когда за её спиной захлопнулась калитка родного дома; ещё громче зарыдала она, когда с лязгом распахнулись тяжёлые купцовы ворота. Старухи помогли девушке сойти с верблюда и отвели её на женскую половину.

Бахты-Гюль осталась одна в чужом доме. Она дрожала от страха и вдруг услышала ласковый шопот:

— Я здесь, Гюль! Не бойся!

— Ой, Ярты! Как ты сюда попал? — чуть не вскрикнула от радости девушка, но Ярты во-время прикрыл ей руками рот:

— Тише, тише! Еще дома я спрятался в твоих чёрных косах и так вместе с тобой пробрался в дом Мухаммеда. Не мог же я покинуть тебя в горе!

* * *

Купец Мухаммед-ага послал Бахты-Гюль богатые подарки и поручил стеречь девушку двум старым служанкам. С низкими поклонами подошли старухи к невесте. Они разложили перед ней нарядные платья и богатые украшения. Тут были и кольца, и бусы, и браслеты из чистого золота. Но красавица разбросала наряды, рассыпала по земле яркие бусы и стала молить служанок:

— Милые, пожалейте меня! Лучше я буду день и ночь толочь зерно в каменной ступке, прясть самую грубую шерсть, вертеть, словно ишак, скрипучее колесо чигиря-колодца, чем соглашусь стать женой старого Мухаммеда!

Старые женщины засмеялись:

— Неразумная! И без тебя найдутся в этом доме служанки для чёрной работы. Таких женщин у нашего хозяина сколько угодно. Но нашего господина грызёт злая скука, и прогнать её могут только твоя красота и твои песни.

— Пускай же скука загрызёт его до смерти, я не стану лечить его от этой болезни! — смело ответила девушка и так разрыдалась, что старухи отступились от неё. Они испугались, что красавица испортит своё лицо слезами, и принялись забавлять её: они стали петь, шутить и хлопать в ладоши, но красавица была безутешна. Тогда старухи стали плясать, но и это не помогло.

Наконец старухи выбились из сил и сказали:

— Пускай эта девчонка лопнет от слёз, больше мы к ней не подойдём!

Они сели в сторонке, ворча и глубоко вздыхая. Они так измучились, забавляя девушку, что вскоре заснули. Этого только и ждал Ярты-гулок. Он подкрался к плачущей Бахты-Гюль и шепнул ей на ухо:

— Не пора ли приниматься за дело, дочь соседа?

Девушка рассердилась:

— Не болтай пустого, малыш! Ворота закрыты на все засовы. Никогда мне не выйти из этого дома!

Но Ярты был настойчив:

— Молчи! Слушай меня во всём, и ты сегодня же будешь дома.

Гюль не поверила малышу, но промолчала. А кто молчит, тот согласен. Ярты принялся за работу.

Он разыскал ножницы и бесшумно подкрался к служанкам. Он стащил с них головные платки и быстро обрезал старухам косы. Он сделал это так ловко, что они ничего не слыхали. Но самое главное было еще впереди. Ярты-гулок притащил два мешка-бурдюка с простоквашей, вылил простоквашу в большую глиняную чашку, потом подумал немножко и надел бурдюки старухам на затылки. Они опять ничего не слыхали. Теперь оставалось самое трудное. Ярты растрепал косы служанок и стал приклеивать их простоквашей к щекам и подбородку своей подруги.

— Оставь меня! Уходи! — в испуге зашептала красавица.

Но Ярты-гулок хитро подмигнул подруге:

— Ни слова! Уж не хочешь ли ты навсегда остаться в купцовом доме?

И девушка покорилась.

Ярты приклеил последнюю прядь волос к лицу деву… Продолжение »